Настоящие поля смерти Украины: расследование кризиса первой помощи во время войны

Свитлана Моренец

Донецк

Уже за полночь, и я молча стою с экипажем военной скорой помощи на окраине Донецкой области. В деревне темно, чтобы не привлекать внимание российских дронов. Парамедики действуют со спокойной решимостью, поднимая пропитанные кровью носилки и перенося стонущих раненых солдат из одной машины в другую. Я вижу раненого человека с перевязками на месте ног. Его отрубленная конечность лежит рядом с ним в сумке.

Данных о том, сколько украинцев было искалечено в этой войне, нет. Нет и подходящих цифр о погибших. Киев не приводит данных о количестве жертв, заявляя лишь, что украинские потери «в десять раз меньше», чем российские. Сохранение цифр в секрете предотвращает проверку. По оценкам США, в боях погибло не менее 17 000 украинских солдат. Другой чиновник сообщил New York Times, что это число может достигать 70 000 человек.

Многие из тех, кто погиб на войне, умирают, когда их возвращают в безопасное место, а не на линию фронта.

Мне говорят те, кто здесь работает, что многие из тех, кто погиб на войне, умирают, когда их возвращают в безопасное место, а не на линию фронта. Длительные поездки в больницу, иногда до десяти часов, могут быть смертельными, а наличие адекватной первой помощи является решающим фактором между жизнью и смертью.

Украинцы верили, что их солдатам будет предоставлен самый лучший уход. Но открывается суровая правда: солдаты умирают сотнями или даже тысячами из-за плохого медицинского обеспечения. Проблема игнорируется военной иерархией, чье внимание сосредоточено на поиске оружия и проведении контрнаступления, а не на приоритете раненых бойцов.

Слухи об этом распространились, и украинцы в ответ делают пожертвования независимым медицинским подразделениям, работающим на передовой. Я состою в одной из таких групп — госпитальерах. Это украинский добровольческий медицинский батальон, который тесно сотрудничает с передовыми войсками.

Я вижу, как госпитальеры принимают шестерых раненых солдат, переданных им боевыми медиками. Эти люди были ранены около пяти часов назад; Затем еще четыре часа требуется, чтобы доставить их в больницу в Днепре. «Это борьба за жизнь. Наша задача — поддержать их, пока они не доберутся до больницы, помочь им выжить. Оказавшись там, они получат более продвинутую медицинскую помощь», — объясняет 28-летний парамедик Торонто. Я спрашиваю его, кто бы спасал этих солдат, если бы не добровольцы госпитальеров. «Никто», — отвечает он.

Украина мобилизовала в армию более полумиллиона человек и остро нуждается в танках и самолетах для ведения войны. Это послание получили союзники Украины: дайте нам инструменты, и мы закончим работу. Но существует и гораздо менее афишируемая, но не менее острая потребность в медицинской помощи, в том числе в транспортных средствах для перевозки раненых в больницы.

Во многих недостатках виновата бюрократия, окружающая процесс оказания первой помощи. Если госпитальная машина уничтожена огнем противника, она не регистрируется как выведенная из строя до тех пор, пока не будет проведено официальное расследование. Это может занять до шести месяцев. До оформления документов автомобиль остается на учете и замене не подлежит. Часто можно встретить военные бригады, которые потеряли 80 процентов своего эвакуационного транспорта, но его невозможно пополнить, поскольку в официальном отчете не признается, что машины были уничтожены.

В результате волонтеры берут дело в свои руки. Мне показывают Австрию, мобильный больничный автобус стоимостью 100 000 фунтов стерлингов, финансируемый за счет пожертвований. Это уникальное подразделение, способное перевозить до 33 солдат, шесть из которых на носилках.

Один из парамедиков, с которым я познакомился, — американский волонтер Виктор Миллер, 34 года, который служил в ВМС США и в прошлом году присоединился к госпитальерам. «Если у вас есть силы пойти и сделать что-то и помочь людям, вы должны это сделать», — говорит он мне. «Это только вопрос времени, когда война пройдет мимо Украины». Он говорит о нехватке медиков и говорит, что сейчас там гораздо меньше иностранных добровольцев, чем в прошлом году: «У нас было 50. Сейчас у нас меньше десяти иностранных парамедиков».